СКАЗКА ПРО ЛИСУ РУКОДЕЛЬНИЦУ.
На чердаке небольшого лесного дома сидит лиса. Зовут лису Абигайль Игнатьевна Рыжехвостова-О`Лири. Лиса сидит и вдохновенно мастерит разные украшения, оглашая лес звонкими ударами молота по меди и серебру. Затихший на время звон молота означает, что пришло время пить чай. На чай к Абигайль Игнатьевне подтягиваются соседка-ведьма Кунигунда Всеславовна Раубриттер, ревнительница морали, крупный знаток флоры и фауны, и маленькая летучая мышка Софочка. Дамы пьют крепкий чай с плюшками и крыжовенным вареньем, обсуждают модные тенденции эпохи ранней бронзы, орнаменты на фресках Кносского дворца, особенности скифского звериного стиля и недопустимую небрежность некоторых галльских кузнецов, попутно обращая внимание на пользу целебных трав и способы их приготавливания. Посередине беседы лиса внезапно подбирает юбки и карабкается по лестнице обратно на чердак, бухтя под нос: «бохо-шик … прерафаэлиты … корицу в масло … плеохроизм эспессандита … Райдо!!! … Хагал!!!!! … Кано!!!!!!!!!!!!! …» «И не забудь! Pterocarpus и mimosa pudica!» - кричит ей вслед Кунигунда Всеславовна. Софочка же в это время набивает пасть особо крупными крыжовинами. И по лесу вновь раздается бодрый звон. Белкам и зайцам чертовски интересно, что же происходит в доме, но заходить они опасаются: все-таки лиса, все-таки репутация …
Поутру Абигайль Игнатьевну разбудил топот. Завернувшись в теплую пейслианскую шаль, Абигайль Игнатьевна подкралась к двери: «Кто там?»
- Коробейники мы, дотошные, дошлые, ушлые, а на новомодный манер – менагеры по трейдингу.
- Что ж вам надо?
- Слухами земля полнится. Прослышали мы, что товар у тебя хороший, кружевье медное. Мы не обидим, в грех демпинга не впадем!
Слегка ошалевшая лиса открыла дверь. И понеслось-закружилось … Часа через три, Абигайль Игнатьевна, с основательно отбитой в процессе торга лапой, закрыла дверь за визитерами, с трудом волочившими тяжелые сундуки.
- Вернемся еще, Игнатьевна, - сказали они на прощание.
Еще через час, заглянувшая к соседке Кунигунда Всеславовна обнаружила лису сидящей посреди опустевшего дома, на куче ассигнаций в полной прострации.
- Грабители? – всплеснула ручками Кунигунда Всеславовна.
- Хуже! Торговые представители. Сижу как на пепелище. Как дальше жить не знаю.
- А на чем сидишь-то? – поинтересовалась влетевшая в окно Софочка.
- На денежках, - честно ответила лиса.
- Так за материалом надо ехать. Меди накупить, каменьев всяких, пряников и огурчиков маринованных.
- И фейхоа, и снеточков сушеных, - запищала Софочка.
- Соседа надо попросить, Поликарпа Христофоровича, чтобы по лавкам отвез. У него тарантас самобеглый, «Хаммер» называется, самое кузнечное название. И сам он металлист. А то самим нам столько точно не утащить, - приняла решение Абигайль Игнатьевна.
На следующий день, с утра, Абигайль Игнатьевна, Кунигунда Всеславовна и Софочка, при попустительстве Поликарпа Христофоровича, оглашая окрестности жизнерадостным «Smo-о-оke onthe wa-a-ater …», отправились в город. Поликарп Христофорович орал песни вместе с дамами, молодцевато косясь на Кунигунду Всеславовну, томно обмахивающуюся Абигайлевым хвостом. Софочка пыталась изображать оленя на капоте, но трижды сбитая ветром, влетела в машину и уселась на плечо Поликарпу Христофоровичу, прикинувшись навигатором.
Несмотря на усердную корректировку маршрута Софочкой, которая норовила тормознуть у каждого придорожного трактира, компании удалось добраться до города без происшествий. К концу пути Абигайль Игнатьевна подпрыгивала на сидении и нервно подергивала хвостом.
- Инструментов куплю, новых, хватит старьем пользоваться! Этих, с цифровым приводом! – и она зажмурилась, ошалев от собственной храбрости.
- Игнатьевна, ты не горячись – опасливо сказал Поликарп Христофорович, - присмотрись сначала. На цифровом-то, пожалуй, перебор!
Прогрессивная лиса погрузилась в мечтания и чуть не проворонила первый магазин.
- Стоооой, - завопила Абигайль Игнатьевна, - магазин «Все для шитья», мне туда!
- На кой тебе «для шитья»? - поинтересовалась Кунигунда Всеславовна.
- Они «дляшитьем» вообще называют все, что делают лапами, - авторитетно заявила лиса.
И она оказалась права. В магазине «Все для шитья» почетное место занимал прилавок с плоскогубцами, клещами, молотками и паяльной лампой устрашающего вида. Из магазина друзья вышли, прижимая к сердцам многочисленные хитроумные приспособы.
- С турбонаддувом! – благоговейно выдохнула лиса, нежно оглаживая горелку.
Поликарп Христофорович, только сейчас осознав масштабы бедствия, в коротое ввязался, осторожно поинтересовался – еще куда-нибудь, или уже все купили?
- Неа, - ехидно ответствовала Кунигунда Всеславовна, - Абигайлюшка еще не скоро утихомирится, это только разогрев.
-Ах тиж боженьки, - ахнул Поликарп Христофорович.
- А какие боженьки, - пискнула Софочка, сидевшая у него на плече, - белые, черные, или вовсе в крапинку?
- Софочка, - сказала почти нежно Кунигунда, - не срамись! Это фигура речи такая.
- А, хорошая такая, фигуристая! – изготовилась Софочка к продолжению диалога.
Но тут показался огромный магазин «Строитель», и Абигайль, взвизгнув, рванула к двери. В дверях перед лисой, подобно скале, встал человек с надписью «Security». Обратился, однако, он не к лисе, а к Поликарпу Христофоровичу
- Куда ж Вы собаку-то в магазин ведете, да еще и без намордника?
Абигайль Игнатьевна чудом удержалась, чтобы не цапнуть хама за связку под коленкой, но поняла, что тогда-то точно получит дурацкую корзинку на нос. Все остолбенели от негодования. Первым сориентировался Поликарп,
-Минуточку, - и он твердой рукой выволок за дверь Абигайль и Кунигунду. – Девочки, посидите в машине, я быстренько к боевому товарищу. – И он исчез в городской толпе.
Через непродолжительное время, дамы еще кипели и не высказали и четверти своих эмоций, правда Кунигунда Всеславовна успела осчастливить ретивого охранника перманентным проклятием несущим диарею и чирьи, Поликарп Христофорович появился, победоносно размахивая бумагой с печатью.
- Девочки, пойдемте! Никаких проблем больше не предвидится.
Увидев бумагу охранник принял позу «смирно» и без звука пропустил компанию в магазин. Абигайль Игнатьевна так и не узнала, что является «ценной розыскной собакой особого назначения».
Дальнейшие действия Абигайли никак не противоречили новому званию. Она металась по магазину, периодически делая указующую стойку на рулоны листовой меди и бухты многожильного кабеля. На кассе воспрянувшая духом лиса вытащила из ридикюля ворох помятых ассигнаций.
-Это все Ваше? – поинтересовалась ошарашенная Абигайлевым размахом кассирша.
- Пока еще ваше, - лиса гордо треснула по прилавку деньгами. – но сейчас станет мое!
Кассирша вступила в маловразумительные переговоры по телефону и по их итогу осведомила Абигайль Игнатьевну, что, будучи крупным оптовиком, она получает большую скидку и пожизненную клубную карту магазина «Строитель».
- То-то! - провозгласила лиса, - А то «собака», «намордник», … - и гордо покатила свои приобретения к выходу на тележке, напоминающей железнодорожную платформу.
- Чего это она? – спросил напуганный охранник.
- Хендмейдер! – покровительственно и загадочно объяснил Поликарп Христофорович.
Когда компания загрузила все покупки в изрядно просевший автомобиль, Софочка нежно прожурчала,
- А теперь, может, кофейку?
- С ликерчиком. – припечатала Кунигунда.
- И бутербродов с курицей, - пробормотала взъерошенная, но счастливая лиса.
Поликарп Христофорович понял, что самое интересное у него впереди.
Дамы были настроены серьезно.
- А трактиры-то у них приличные есть? - усомнилась Абигайль Игнатьевна. – Была я как-то в городе, в трактире одном. Так там мне мясо из какого-то овоща делали!
-Пфффуй, гадость какая! – проснулись в Кунигунде немецкие предки.
Софочка молча вилась над компанией. Ей отчаянно хотелось есть, и она была готова даже на мясо из сои.
Поликарпу стало ясно, что попади дамы в вегетарианское кафе, добром посещение не закончится, и он твердой рукой направил их в шикозный ресторан, обещающий посетителям 8 видов мяса и столько же птицы.
В ресторан их пустили без звука, поскольку Поликарп Христофорович, вопреки всему положенному ему богом такту, проследовал вперед с «волшебной» бумагой наперевес. Швейцар встал во фрунт и икнул от почтительности.
Когда все расселись, Софочка озабоченно пропищала:
- А пироженки тут есть?
Ответить ей никто не успел, поскольку появился официант. Под впечатлением от компании, он решил представить ресторан с лучшей стороны и заботливо спросил,
-Может собачке вашей воды принести?
- Опять?!!!!! – Взревела лиса. – Коньяку! Курятины! Гриль!
- Коньяк гриль? – оторопел официант.
- Непременно! – рявкнул Поликарп Христофорович.
- Не торопитесь, любезнейший, - обратилась Кунигунда Всеславовна к официанту и взялась за меню. – Мы сейчас обсудим и сделаем заказ. – И она царственным жестом отпустила официанта. Совсем другим голосом она обратилась к Поликарпу, - Что бы Вы нам посоветовали из закусок, а то местный кёльнер придурковат!
Поликарп Христофорович деловито уткнулся в фолиант, Пока он выбирал яства, дамы шушукались. Абигайль Игнатьевна, все еще обиженная, яростно шипела.
- А будет грубить, я у него мышей свежих потребую!
Кунигунда Всеславовна как могла утешала подругу. Софочка, полностью деморализованная запахами с кухни, сидела на плече Поликарпа и с увлечением читала список удивительных для нее блюд. Услышав названия некоторых блюд, лиса сменила гнев на милость и поняла, что с курицей гриль она явно поторопилась.
В результате Абигайль Игнатьевна получила салат с морепродуктами и цесарку по-богемски, Кунигунда Всеславовна милостиво разрешила удивить себя сырным ассорти и медальонами из марлина, Поликарп Христофорович, не мудрствуя особо, заказал себе теплый салат из печени тетерева и котлетки из медвежатины с гарниром из картофельного пюре, запеченного с солеными грибами. Софочка от обилия непонятных слов чуть было не осталась голодной. Но, взяв себя в крылья, заказала легонький салатик из авокадо с коктейльными креветками и здоровенный говяжий стейк с кровью в трех перцах с чесночным соусом.
- И пироженки! И кофе! И еще чего-нибудь! – проголосила Софочка в спину уходящему за заказом официанту.
Трапеза происходила чинно. Даже чавканье Софочки звучало исключительно церемонным образом. Лисе страшно не хотелось услышать еще раз, что она милая собачка, поэтому она сдержала порыв вылизать тарелку и вызывающе аккуратно пользовалась столовыми приборами. Поликарп Христофорович и Кунигунда Всеславовна усиленно производили друг на друга впечатление. Софочка, лишенная излишней стеснительности, все же вела себя почти прилично, поскольку была страшно голодна и не комментировала окружающее, ибо торчала из своего гигантского стейка только задними лапками. Всеобщую благость нарушил только один момент, когда Поликарп Христофорович опознал в Пьемонтском сыре с заковыристым названием изделие собственной фермы. Ущемленные авторские права требовали решительных действий, присутствие обольстительной Кунигунды заставляло молчать … Поликарп крякнул, завязал на память узелок и оставил пока ресторан в живых.
- Что-то сырок знакомый, - сладко пропела Кунигунда Всеславовна. Владельца ресторана скрутил жесточайший панкреатит – Кунигунда не привыкла бросать друзей в сложной ситуации.
В этот момент Софочка прогрызлась, наконец, сквозь стейк, и освободившимся ртом, икнув, прошелестела.
- А пироженки?
Несусветное великолепие из взбитых сливок, меренг, шоколада, бисквита и фруктов заставило ее снова занять пасть и на время замолчать.
За соседним столом мирно обедало большое семейство. Глава его, мужчина видный и явно приятный, уже давно с одобрительным любопытством поглядывал на компанию лесных жителей. В конце концов, он наклонился к Поликарпу и довольно громко сообщил.
- Какая у Вас замечательная собачка. Такая воспитанная. Породистая наверное!
С Абигайли Игнатьевны свалились последние ошметки цивилизации. Рыжая молния металась по ресторану, оглашая его сложносочиненными и труднопроизносимыми эпитетами, предназначенными незадачливому «кинологу», администрации ресторана, глупым горожанам и всему роду человеческому. Завершила свой бенефис Абигайль, звонко клацнув челюстями перед самым носом ошалевшего дяденьки.
Ситуацию снова спас Поликарп. Он почти насильно уволок дяденьку в сторонку, что-то ему нашептал, и все завершилось неожиданно мирно и даже довольно благостно.
В наступившей тишине прозвучал сытый голосок Софочки, только что вынырнувшей из торта.
- Эх, разучились делать розочки из крема!
Пытаясь успокоить раздухарившуюся лису, Кунигунда нежно пропела.
- Колье без каменьев – деньги на ветер.
Лиса мгновенно забыла про инцидент и сделала стойку в сторону выхода. Поликарп Христофорович, пресекая попытки Кунигунды быть прогрессивной самостоятельной дамой, расплатился по счету, распрощался с собаколюбивым дядечкой и вывел своих дам на воздух.
Лиса добыла из складок юбки несколько помятый лист бумаги и толстым красным карандашом вычеркнула из списка необходимых дел пункт «пожрать вкусненько». Следующим пунктом было «камушков и бусинок». Поликарп Христофорович, услышав «а теперь в лавку за самоцветами», вздохнул с придыханием и начал прикидывать куда бы ее направить, в ювелирторг или в магазин для коллекционеров-минералогов. Более сведующая в лисьих потребностях Кунигунда Всеславовна предпочла магазинчик в незаметном подвале с хитроватым и шустрым торговцем. Он, по наивности, попытался было всучить Абигайли Игнатьевне пару ярких стеклышек и вырвиглазно-пластмассовую бирюзу, но получив краткую, но весьма информативную и эмоциональную отповедь, принялся извлекать из под прилавка горсти самоцветов. Не в первый раз за день взгвизнув, лиса рванула к каменьям и начала их перебирать и выбирать. Доведя продавца до исступления своей придирчивостью, Абигайль Игнатьевна отобрала вполне приличную горку яшмы, ониксов, турмалинов, сердоликов, уваровитов, янтаря, несколько неплохих кианитов, кристаллов горного хрусталя, шелковисто переливающихся тигровых, соколиных и бычих глаз, перидотов и нефритов и для ровного счета прибарахлив жемчуга и кораллов. Гордо потребовав грабительскую скидку, Абигайль ее получила. Провожая лису, торговец смахнул слезу умиления:
- вах! Женщина, рыжая, а как разбирается! Как разбирается!
Следующим пунктом программы была лавка, интересная больше всего Кунигунде Всеславовне – «Эльдорадо чародея». Поликарп Христофорович предполагал, что сейчас его повлекут в какой-нибудь полуразрушенный вертеп. Но дамы бойко порысили ко вполне респектабельному дому в стиле позднего классицизма. Решив, что ничего интересного в таком доме не произойдет, Поликарп приуныл, но положение исправила Софочка, влетев в «музыку ветра», повешенную за дверью. Появление компании произвело акустический фурор. Из недр магазина выскочила симпатичная девица, на ходу напяливая на себя остроконечную шляпу и делая вид, что на нижней части ее организма одето что-то более готичное, чем джинсы с кроссовками. Кунигунду Всеславовну она встретила, как родную. Кунигунда Всеславовна, в свою очередь, начала извлекать из своей маленькой дамской сумочки связки сушеных трав, кореньев и исключительно зловеще выглядящих грибов, собранных в лесу.
- Кости-черепа принимаете?
- От Вас, Кунигунда Всеславовна, принимаем.
Ведьма достала несколько желтоватых косточек, некрупных черепов и когтистую чешуйчатую лапу.
- Василиск? – восхищенно пискнула девица.
- А, виверна. – пренебрежительно ответила Кунигунда. – остальное для своих нужд придержала. – Аби, душа моя, ты амулеты не забыла? – обратилась она к лисе.
Абигайль Игнатьевна оторвалась от созерцания витрины с талисманами и амулетами и бодро подскочила к девице в шляпе, начав, в свою очередь, опустошать сумочку и карманы. Пентакли, руны, лунные и солярные символы заполонили прилавок.
Девица принялась заполнять бумаги о приеме ценного сырья и артефактов, а компания, меж тем, разбрелась между прилавками. Лиса вцепилась в колоду карт Таро и медитировала на изображения, периодически изображала лапами извилистые линии, повторяющие орнаменты на картинках и бубнила:
- ничего я не плагиатничаю! Не плагиатничаю! Я творчески перерабатываю! Постмодернизм.
Софочка скрытно дрейфовала в сторону травяных сборов и чаев, разумно полагая, что где чаи, там без печенек не обойдется.
Труднее всех пришлось Поликарпу Христофоровичу, поскольку судьба-злодейка завела его в отдел с органическими компонентами зелий. И если сушеные лягушки, жуки и даже мыши не подорвали его хладнокровия, то батарея бутылок с надписями «слюна крокодиловая выдержанная» и «помет камелеопарда», слегка выбили его из колеи. Маленькая бутылочка с ярлычком «кровь порченая» вызвала рвотный рефлекс. Разнообразная жизнь Поликарпа Христофоровича познакомила его с запахом испорченной крови, а разницы он не знал.
Кунигунда Всеславовна тем временем пролистывала новый номер «Вестника магии и ведовства».
Эльдорадовая девица выплатила дамам гонорар и подхалимски улыбаясь прощебетала:
- Кунигунда Всеславовна, а вы на Ламмос прибудете? Мы сидру закупили хорошего, пива, обещали печенье пряное поставить, прямо от друидов.
Кунигунда не успела ответить! Софочка, услышав заветное слово, и это слово было отнюдь не «друиды», припорхала из дальнего угла с криками:
- непременно, непременно! Пряные печеньки, пиво, … ! Прибудем непременно!
Девица с умилением воззрилась на Софочку.
- Это фамилиар Ваш, Кунигунда Всеславовна?
- Никоим образом, это подруга моя и ученица.
- А лисичка?
- Подруга и компаньон.
- Так может она анкетку заполнит? Мы ей тоже клубную карту выдадим, чтобы на мероприятия ходить могла со скидками.
Лиса милостиво согласилась заполнить анкету на четырех листах. В графе национальность указав «лиса рыжая», дабы не спутали с какой-нибудь черно-бурой дурочкой, в графе вероисповедание гордо вписав «ортодоксальное хендмейдерство», а в графе магическая специализация – «купрумизм», Абигайль Игнатьевна поставила затейливую подпись с длинным хвостом. По результатам усилий ей выдали пластиковую карту, украшенную магическими знаками и изображением метлы.
В этот момент Кунигунда Всеславовна заметила полуобморочного Поликарпа Христофоровича, прислонившегося в изнеможении к плоховываренному скелету росомахи. Поняв, что промедление может закончиться печально, Кунигунда, обменявшись с девицей ритуальным «Благословенны будьте!», выволокла всех, включая облизывающуюся Софочку, на улицу. Оценив урон, нанесенный магической коммерцией богатырскому здоровью Поликарпа Христофоровича, дамы решили отправиться домой, самоотверженно отложив покупку платьев и туфелек на следующий раз.
Оказавшись на свежем воздухе, Поликарп Христофорович мужественно старался выглядеть невозмутимо, за что получил настоящую нежную улыбку Кунигунды Всеславовны, оценившей титанические усилия своего приятеля. Софочка, объевшаяся еще в ресторане, и добавившая печенек в колдовской лавке, тяжело рухнула на плечо Поликарпа Христофоровича, вцепилась лапками в его воротник и благополучно уснула, оглашая окрестности довольно благозвучным храпом. Храп Софочки отдаленно напоминал журчанье ручья. Абигайль Игнатьевна, обремененная не только десятками килограммов разнообразнейших покупок, но и чувством ответственности за миссию компании, озабоченно штудировала сократившийся почти полностью список дел. Здраво рассудив, что они итак довольно сильно задержались в городе, что ехать домой не пять минут, что Поликарп Христофорович уже несколько обессилен свалившейся на него магией, лиса приняла решение быстренько стартовать в сторону дома, не отрицая возможности внеплановых остановок. Но, поскольку все были немного утомлены, до дома они доехали без остановок и происшествий.
На следующее утро Абигайль Игнатьевна встала довольно рано, хотя добрую половину ночи разбирала и сортировала свои покупки. Позавтракав, она поднялась на чердак и впала в состояние благоговейного восторга от созерцания своих новых инструментов и материалов и от осознания своих новых, почти безграничных, возможностей.
Вдруг что-то мохнатое влетело в открытое окно и упало лисе на коленки. И в то же мгновение мимо окна, в рассветном мареве, пронеслась тень совы. Абигайль Игнатьевна подпрыгнула от неожиданности, не выпустив, однако, свою нечаянную добычу из подола юбки. Довольно быстро оправившись от испуга, лиса принялась исследовать предмет. «Предмет» оказался маленьким рыжим бельчонком. Бельчонок икнул, моргнул и с обидой в голосе доверительно сообщил лисе:
- они хотели меня съесть! Плохо. Дураки. – потом внимательно посмотрел на лису и серьезно пробормотал, - Ты рыжая и теплая. Хорошо! – после чего глазки бельчонка закрылись, он уткнулся носом в лисью шею и заснул.
Абигайль Игнатьевна беспомощно огляделась по сторонам, дрожащей лапой нежно погладила маленькую рыженькую спинку и с ужасом осознала, что пропала! Что никуда она теперь это чудо не отпустит, что никому не позволит его обидеть, что будет о нем заботиться и воспитывать, … Шли минуты, переходили в часы, а они так и сидели на чердаке у открытого окна.
Часа через три на первом этаже раздался сдержанный шум, а в окно влетела Софочка. Не сразу заметив пополнение, она по-обыкновению начала тараторить. Абигайль Игнатьевна тихо на нее зашипела и показала на бельчонка. Софочка упала в обморок прямо в полете, потом, забыв про лестницу, вылетела в окно и влетела в дверь нижнего этажа. Найдя на кухне Кунигунду Всеславовну, Софочка сообщила ей нетривиальную весть о сумасшествии Абигайли и о наглом внедренце. Кунигунда Всеславовна, хоть и слыла дамой рассудительной, но некоторая доля безбашенности была ей не чужда, а уж любопытством она могла и поделиться, поэтому, без лишних слов, она отправилась на чердак, дабы самолично взглянуть на так взволновавшее Софочку безобразие.
Кунигунда поднялась на чердак как раз в тот момент, когда бельчонок проснулся и открыл глаза. Обнаружив себя на шее у лисы, он улыбнулся, обнял Абигайль и звонко чмокнул ее в пушистую щеку. Вся эта сцена, а так же ошалелые глаза Абигайли Игнатьевны, вызвали громкий смех Кунигунды Всеславовны.
- Кажется, в нашем полку прибыло, - бодро сообщила она потолку, критично оценив ситуацию. Затем она подошла к лисе, взяла на руки бельчонка и строго, на сколько ей позволяли артистические способности, глядя на него, произнесла, - кто ты, как тебя зовут и откуда ты взялся?
Ко всеобщему удивлению, бельчонок оказался девочкой с заковыристым именем Оджечуквукама Геростратовна Ёлкина, интродуцированной в родную природу из живого уголка городской школы согласно федеральной программе.
- Оджечуквукама, значит «время бога», «лучшее»! – гордо сообщила белочка.
В это время на чердак влетела и Софочка, что-то неодобрительно бормоча. Белка, увидев Софочку захлопала лапками и радостно взвизгнула:
- Какая красивая бабочка!
Софочку еще никто никогда не называл красивой. Софочку даже милой никто не называл. Обычно от Софочки все шарахались. А уж «бабочка» стала особо изысканным комплементом. Это детское восхищение пробило основательную брешь в Софочкином негативном отношении к белке. Сообразив, что белка – существо некрупное и много не съест, Софочка решила изменить первоначальное мнение о бельчонке. Как же она ошиблась!
За чаем Оджечуквукама, названная дамами Оди, для простоты и нетравматичности общения, приговорила кекс с орехами, упаковку арахисовой халвы, поллитровую банку соленых грибов, яичницу с колбасой и четыре пирожка с капустой. Вытащив белку за хвост из баночки с Нутеллой, лиса вытерла ее замурзанную мордочку и поинтересовалась:
- куда в тебя лезет?
- Ураганный обмен веществ, - гордо ответила Оди. – Учительница биологии сказала.
Лиса умиленно всплеснула лапами и, имея очень слабое представление о том, чем питаются белки, положила на тарелку кусок сыра. Сыр произвел фурор и исчез еще быстрее, чем остальной провиант. Софочка начала немного нервничать.
Слегка заморив червячка, Оди, размахивая лапками, возбужденно начала рассказывать присутствующим свою занимательную историю. Она поведала, что ее достославный родитель – Герострат Баттерфляевич Ёлкин, происходит из почтенного рода зоопарковых белок и целью своей жизни считает просвещение и повышение культурного уровня человекообразных. Матушка ее – Сыроежка Лешевна, в замужестве Ёлкина же, тоже трудилась на ниве народного просвещения, будучи ответственной белкой в живом уголке школы с углубленным изучением физики. Свое неудобьсказуемое имя Оди получила благодаря месячнику дружбы с народами Африки. Мечтам родителей о спокойной академической карьере младшей дочери не суждено было осуществиться. Школьники активно занялись экологией родного края, и Оди была брошена на передовой край борьбы – ей пришлось интродуцироваться с запасом провианта, теплым шарфиком, вымпелом с символикой школы и прочими необходимыми вещами.
- Я интродуцировалась, интродуцировалась, … Почти сутки интродуцировалась. Потом случайно наткнулась на эту «У-ху». А она меня есть собралась! Я же интродуцируюсь, а она меня есть! И что мне теперь делать? – Оди замолчала и обвела дам изумленным взглядом.
- Значит так, - деловито сказала Абигайль Игнатьевна, - интродуцироваться будешь сюда. Днем в доме и в огороде. А ночью только в доме в куче пледов на диване. А когда за стол садимся, интродуцируешься вот сюда, подальше от плиты. Поняла?
- И от сквозняков подальше, - озаботилась Кунигунда Всеславовна.
- Ага, - тряхнула головой белка, - поняла. И сделала попытку интродуцироваться в вазочку с конфетами, откуда была извлечена Софочкой.
Постепенно оживление, вызванное воцарением Оджечуквукамы в доме и сердце Абигайли Игнатьевны, поутихло. Лиса вспомнила, что у нее полно работы, Кунигунда Всеславовна с озабоченным видом буквально убежала в сторону своего дома, бормоча что-то про перестоявшее проклятие, Софочка же, ощутив на себе небывалый груз ответственности, вызвалась присматривать за белкой, пока остальные позволяют себе заниматься интересными делами. Оттащив Оди в сторону, она заговорщицким шепотом объяснила ей, что лису ни в коем случае нельзя беспокоить за работой, и они вышли во двор. Оди, будучи белкой с более чем активной жизненной позицией, очень внимательно присматривалась к полету Софочки. Более сведущие в беличьих характерах существа, возможно, обратили бы на сей факт особое внимание. Но наши дамы были неопытны, а посему упустили начало локальной катастрофы. Оджечуквукама заболела полетами. Ее не могло смутить ни отсутствие крыльев, ни отсутствие предрасположенности к полетам, как таковым, ни отсутствие же хоть сколько-нибудь ощутимой парусности ее тощего тельца. Оди хотела летать! Воспользовавшись тем, что Софочка на пять минут отлетела к себе домой за гостинцем для белки, Оди, безрезультатно подпрыгнув несколько раз на земле, тихо вскарабкалась на крышу дома и оттуда снайперски спланировала в куст хосты. Лиса, выглянувшая в этот момент в окно, дабы посмотреть, что делают Оди с Софочкой, обнаружила новый цветок на хосте. Он был рыжим и ритмично подергивался. В одну секунду скатившись с чердака, Абигайль кинулась к хосте и выудила из нее за рыжий хвост брыкающуюся Оди.
- Я почти летела, - задыхаясь от волнения щебетала белка.
В этот момент вернулась Софочка, с трудом волоча огромный мешок лесных орехов и сушеной лесной малины. Узнав из уст разгневанной Абигайли Игнатьевны о происшествии, Софочка так расстроилась, что у лисы не хватило духу ее ругать. Летучая мышка металась по двору, бормоча страшные ругательства в свой адрес и насылая жуткие проклятия себе несчастной. Пока лиса успокаивала Софочку, мимо них промчалась рыжая комета, и в хосте снова расцвел рыжий цветок. Переглянувшись, дамы кинулись вытаскивать Оди. Становилось понятно, что простыми средствами упорную белку не остановить. Чтобы собраться с мыслями, Абигайль Игнатьевна предложила перекусить. Оди с Софочкой наперегонки рванули на кухню. Белка только сейчас обнаружила софочкин гостинец и от радости кинулась ее обнимать.
Надо сказать, что, несмотря на свой потрясающий аппетит и несколько мультяшный облик, Софочка вовсе не была глупой и никчемной летучей мышью. И Софочкой она была только для очень ограниченного круга друзей. Полное ее имя было София Владовна Цепеш. Но фамилию Софочки знал ещё более ограниченный круг друзей. Это была уже не фамильярность, а Тайна. Посторонние звери, люди и сущности именовали ее Софи. При всей своей миниатюрности и хлипкости сложения она была достаточно сильной колдуньей. При встрече с ней, совы, филины и ястребы старались убраться подальше. Она вполне успешно лечила лесных жителей от всяких разных болезней и травм. В лесу не было ни одного зайца или белки, которым бы не помогла Софочка. Птицы летели к ней, если птенец выпадал из гнезда, и Софочка когда уговорами, а когда и магией, заставляла его взлетать обратно. Сломанные крылья, лапы, хвосты софочкиными трудами выздоравливали в кратчайшие сроки. В особо тяжелых случаях, когда летучая мышь не справлялась сама, она звала Куникунду Всеславовну, которую лесное зверье боялось до оторопи. Даже медведь с дальней чащи, когда сломал лапу, был вылечен Софочкой. Именно ее трудами, пришедший в лес волк вынужден был убраться восвояси.
Софочка занимала шикарные апартаменты в дупле огромного дуба. В этом дупле однажды пили чай Кунигунда Всеславовна и Абигайль Игнатьевна, не сильно наклоняясь, чтобы передвигаться и почти не толкаясь локтями. Там у Софочки была своя лаборатория и библиотека, склад медикаментов и, конечно, кладовка с припасами. А еще у Софочки была Спальня. Она очень гордилась своей Спальней. Там стояла самая настоящая Кровать. И были самые настоящие Подушки и Одеяло. Софочке удалось раздобыть потрясающей роскошности постельное белье в зеленовато-сиреневых тонах и такое же покрывало. И по случаю ей достался подходящий ковер. Так что Спальня была экипирована по высшему разряду. В спальне так же стояла вешалка для платьев, уцепившись за которую летучая мышь и спала вниз головой, как любая нормальная летучая мышь. Но осознание того, что у нее есть Спальня, Кровать и Подушки с Одеялом поднимали Софочку в своих глазах на недосягаемый другими уровень. И второй, совсем уж страшной тайной Софочки, о которой не знали даже Кунигунда с Абигайлью, были изящные сиреневые Тапочки, стоящие под кроватью.
Софочка, стремящаяся к свету науки и тратившая огромное количество времени на упорный вдохновенный труд, не могла не оценить стремления Оджечуквукамы! Она увидела в Оди родственную душу и в этот момент навсегда отдала ей свое сердце. Однако, добравшись до стола, они устроили настоящую потасовку, деля последний пирожок с капустой. Кунигунда Всеславовна, снова зашедшая к Лисе, ибо предвидела интересные неожиданности, прекратила галдеж, пообещав в противном случае отливать раздухарившихся гурманов заговоренной ледяной водицею. Спорный пирожок был с аптекарской точностью поделен между ними. Это стало откровением для обеих. С тех пор, отчаянные обжоры стали делить поровну доставшиеся им вкусности. Абигайль Игнатьевна, все еще пребывающая в нервическом состоянии, потребовала у Оджечуквукамы клятвенного и нерушимого обещания, что больше с крыши и чердака она прыгать никогда не будет. Что она не будет больше подвергать свою жизнь опасности, а ее, Абигайль Игнатьевну, доводить до инфаркта. Оди страшно заинтересовалась неизвестным ей до сих пор, но очень красивым словом «инфаркт». После красочного софочкиного описания симптомов инфаркта, Оди решила поберечь «маму Аби», а заодно и «маму Куню», и «маму Софу». Это эпохальное событие постановили отметить огромным черносмородиновым пирогом. И отметили.
Объевшаяся лиса икнула и пошла трудиться на чердак. Кунигунда Всеславовна, как обычно, испарилась в сторону своего дома, оставив после себя один бубнеж. А Софочка и Оди, втянув на толстую нижнюю ветку яблони софочкин мешок с орехами и малиной, расположились побеседовать. Софочка удобно устроилась головой вниз, Оди развалилась на развилке ветки брюшком вверх, и они завели разговор о полетах. Оди хотелось знать как можно больше, а Софочка не видела греха в удовлетворении ее страсти к знаниям.
Пытливый беличий разум стремительно постигал физику полета. А сверх меры заостренное шило в противоположном разуму месте толкало на эксперимент.
Когда Софочка уже почти завершила биологическую часть своей лекции, Оди вскочила на самую высокую ветку яблони и, сиганула в небо, старательно применяя только что обретенные знания. Ее «полет» завершился в левкоях. Софочка, вздохнув, полезла ее вытаскивать. Оди была расстроена не только своим провалом, но и известием, что не сдержала слова, данного Абигайли Игнатьевне.
- Но я же не с крыши прыгала!
- Оди, нет никакой разницы между крышей и высоким деревом, каким бы оно ни было, - объясняла Софочка. – Я прекрасно понимаю твои стремления, но пока ты летать не сможешь. Белки не летают. Когда ты подрастешь, ты будешь преодолевать большие расстояния прыжком с ветки на ветку. Но и это не будет полетом. Для того, чтобы ты полетела, необходимо больше, чем простые знания. Тебе необходимо волшебство. А для этого нужно много и серьезно учиться.
- Я готова! – воскликнула белка.
Мимо пролетала сорока. Софочка ее окликнула и попросила сообщить Кунигунде Всеславовне, что проблема переросла в состояние перманентной. Сорока быстро понесла весть на хвосте. Выслушав известие, Кунигунда Всеславовна, не понадеявшись на свои силы, попросила сороку пригласить Поликарпа Христофоровича, надеясь, что весомое мужское слово больше подействует на Оди, чем причитания дам. В педагогической литературе, читаной с безумной скоростью после появления беличьего детеныша, что-то такое было.
- А он меня поймет? – засомневалась сорока.
- Если не поймет, значит дурак! – грозно заявила Кунигунда.
Сорока напрасно беспокоилась. Конечно, Поликарп Христофорович не разобрал всех «слов» сороки, но, что его зовут на помощь, понял сразу. И какое-то двадцать девятое чувство заставило его идти не к Кунигунде, а именно к Абигайли Игнатьевне. С Кунигундой они встретились у калитки Абигайлевого сада. В двух словах рассказав ему про белку и суть проблемы, Кунигунда повлекла Поликарпа в сад искать Софочку и Оди.
Увидев Поликарпа Христофоровича, Оди остолбенела. До сих пор из мужской части человечества она видела только учащихся школы и хлипкого директора этой школы. Поликарп же был мужчиной крупным, мускулистым и импозантным.
В биографии Поликарпа Христофоровича была служба в десантных войсках. Большая часть времени этой службы проходила в горячих точках. Поскольку Поликарп был не только большим и сильным, но и умным, знающим и везучим, у него было всего одно небольшое ранение и стремительное продвижение по службе. К 35 годам он стал очень молодым полковником и быть бы ему молодым генералом, но рассудок Поликарпа принял решение, что штабным он быть не хочет, а войны в его жизни и так уже было предостаточно. Поэтому он ушел в запас и обосновался на краю леса, прикупив несколько гектаров никогда не паханой земли. Поликарп Христофорович построил основательный, не лишенный, однако, изысканности, дом, грамотную ферму, нанял работников и начал жизнь успешного фермера. Почему-то, несмотря на климатические безумства и прочие невзгоды, урожаи у Поликарпа были запредельные, коровы и ангорские козы упрямо били все рекорды по надоям, шерсть у овец отрастала чуть ли не метровая и принципиально не колтунилась, куры несли яйца с двумя желтками, а карпы и форели в его пруду заставляли вспоминать японские сказки и явно собирались стать драконами. Кроме всего прочего, вплотную к Поликарповой земле примыкал участок леса с огромными земляничниками, черничниками и малинниками. Да и грибы в лесу, наплевав на стереотипы, росли с конца мая по октябрь. Познакомившись с соседками, Поликарп Христофорович перестал удивляться такой щедрости природы. Но, справедливости ради надо сказать, что наши дамы почти и не колдовали. Просто Поликарп ничего не умел делать плохо. Пару раз пробовал – ничего не вышло. С тех пор делал, как умел. Хороший человек.
- Ну, здравствуй, Оджечуквукама! – сказал Поликарп Христофорович, подойдя к яблоне, и протянул руку к Оди.
- Ёлкина, - гордо пискнула Оди, немножко робея, пожала руку обеими растопыренными лапками, а затем прыгнула на ладонь, поместившись на ней целиком, с хвостом, нигде не свешиваясь. Собственно, Оди на этой ладони могла даже танцевать, не боясь свалиться.
– Меня зовут Поликарп Христофорович. Я друг твоих … - тут Поликарп запнулся. Потом твердо произнес, - твоих мам.
- Здорово! – Оди уже пришла в себя и перестала робеть. – Я буду тебя называть дядя Поля.
Поликарпу Христофоровичу пришлось собрать всю свою нехилую выдержку, чтобы остаться невозмутимым.
- Хорошо, Оди.
Наблюдавшим эту сцену дамам стало понятно, что Оди будет вить тугие веревки из этого умного и сильного человека. Но поскольку на нем лежала ответственность за безопасность этой мелочи, можно было не сомневаться, что он сделает все возможное.
Услышав в саду мужской голос, с чердака спустилась Абигайль Игнатьевна. По обилию посетителей она сразу поняла, что Оди не оставила своей мечты.
- Каков был полет на этот раз? – заинтересованно осведомилась она, убедившись, что Оди невредима.
- С яблони в левкои, - сварливым голосом сообщила Софочка. – Мы решили привлечь тяжелую артиллерию, - и она кивком указала на Поликарпа. – Это у нас теперь «дядя Поля».
- Батюшки, - охнула Абигайль. – И она жива?
- Живее всех живых. Он бы не крякнул, даже если бы она его назвала «дядей Капой». – Ответила Софочка и злорадно захихикала.
Поликарп, скорчил грозную рожу, погрозил Софочке кулаком и рассмеялся.
- Она же еще ребенок. Такая кроха!
- Вот, вот! Эта кроха нам еще устроит веселую жизнь. И особенно тебе, дядя Поля!
- Господа, - вступила в разговор Кунигунда Всеславовна, - вы хорошо веселитесь, но надо что-то делать. Если Оди вообще запретить прыгать, она зачахнет. Если ограничить высоту «полетов», возможно, дело обойдется шишками и некрупными переломами, чего бы тоже не хотелось.
- Может быть, натянуть сетку над землей? Где-то в полуметре… – задумчиво сказала Абигайль Игнатьевна.
- Идея хорошая, сразу отказываться не будем, но она связана с определенными неудобствами для тех, кто будет передвигаться по земле не ползком. – Ответил Поликарп Христофорович. – Надо еще что-то придумать.
Пока друзья совещались и отвлеклись от Оди, она, разбежавшись по спинке скамейки, снова попыталась поспорить с силами природы и устремилась ввысь. «Полет» традиционно завершился в левкоях.
- Так. Время пить чай. С плюшками. – произнесла заклинание Абигайль Игнатьевна.
Оди и Софочка мгновенно испарились.
К чести присутствующих надо отметить, что ни у кого не возникла мысль о необдуманности лисьего поступка. Оди всеми воспринималась как абсолютно родное существо, отсутствие которого стало немыслимым.
Войдя на кухню, Абигайль Игнатьевна увидела, что время уже не для чая, а для плотного ужина, ибо за всей этой кутерьмой нормально пообедать они все забыли. Поставив между обжорами остаток черносмородинового пирога, она быстренько начала накрывать на стол. Утром ей чудом удалось приготовить огромный котелок мяса с картошкой и лесными травами, поэтому еду оставалось только разогреть. Чтобы на завтра еды тоже хватило, лиса достала из кладовки грибы, овощной салат, два вида сыра, благодаря Поликарпу Христофоровичу он в домах наших дам не переводился, сложное блюдо из баклажанов с орехами и травами, вяленую свиную ногу и огромный каравай хлеба. Поликарп с Кунигундой, вооружившись ножами и открывалками, принялись раскладывать провиант. Поликарп Христофорович поначалу удивился, зачем столько продуктов на небольшую компанию. Но увидев, с какой скоростью Оди расправилась со своей частью пирога и, заметив голодный блеск ее глаз, смекнул, что едок в семье появился знаменитый.
А в это время лес кипел. Сорока, не самая молчаливая птица, с которой Софочка в запарке не потребовала обещания молчать, растрезвонила всем весть о том, что Лиса приютила бельчонка. Что все колдуньи с ним возятся и даже припахали Большого По.
Четыре благовоспитанных беличьих семейства чуть не передрались за право идти требовать бельчонка себе. Несколько заячьих семей переругались, обсуждая будущее бельчонка. Сова Борджия, именно та из-за которой Оди попала к Абигайли, похвасталась было своим подвигом, но возмущенные белки закидали ее шишками, серьезно повредив крыло. Борджия, неуклюже заваливаясь и перескакивая по веткам, ибо лететь совсем не могла, направилась к Софочкиному дубу, надеясь, что весть о ее, Борджии, страшном преступлении до Софочки не дойдет и она вылечит крыло. Клан енотов, зверюшек позитивных, деятельных и прожорливых, предложил одобрить поведение лисы и собрать для подкидыша большой лесной гостинец. Сорока Лигея, послужившая причиной переполоха, куда-то стремительно унеслась и через несколько минут вернулась, таща в клюве тяжеленный золотой браслет, который предполагала вложить в гостинец. Мыши и мелкие птицы страшно суетились, пищали, сновали и так «раскачали» весь лес, что слух долетел до медведя Керука. Керук и его семья – медведица Нита и два медвежонка Венона и Энепей – неспешно пришли на Поляну Событий. Внимательно выслушав всех желающих выступить, Керук предложил не заниматься самодеятельностью, а спросить у Лисы, что именно ей надо, дабы успешно ухаживать за бельчонком.
Разговор чуть было не вошел в конструктивное русло, но в этот момент еноты решили пролоббировать идею «хрустящей вечеринки».
- Мы чего-нито похрустеть принесем, а все остальное у лисы найдется. – Вечноголодные зверьки были как всегда убедительны и все сообщество устремилось к дому Абигайль Игнатьевны. – Эгей, эгей, хорошо бы еще воздушных шариков, - подзуживали компанию еноты.
Вдруг на середине пути о чем-то активно совещавшиеся зайцы остановились.
- А не торопимся ли мы, надо все как следует осмыслить, все-таки лиса, еще сожрет.
- А чего осмыслять-то? Конечно лиса! У нее всегда еды полно!
- Это вам, енотам, «чего»! Вы тоже хищники! А из нас запросто может жаркое сотворить! И неизвестно еще, что с бельчонком! Может она его уже доедает!!!
К несчастью в тот момент было довольно тихо, и вопли зайцев услышали все.
- Лиса съела бельчонка. Лисица сожрала беличьего детеныша – заверещала сойка Кикилия. Недавно белки отлупили ее за попытки шарить по их дуплам, и она старалась показать себя благонадежной и лояльной.
Негодование охватило лесную мелюзгу. Сороку Лигею, которая видела все собственными глазами, просто отказались слушать. Енотов обвинили в шкурничестве. А всю медвежью семью и барсука, назвав опасными хищниками, потребовали удалиться. Услышав, что их прогоняют, медведи окончательно убедились в слабой рассудочной деятельности мелкого лесного зверья и решили пересидеть период обострения в более тихом месте. Не первый год зная лису и ее друзей, они были уверены, что им ничего не угрожает.
А лес шел войной на лису!
- Позор хищнице! Вон из нашего леса навеки! Защитим наших детей от хищного произвола!
По мере приближения к Абигайлевой калитке голоса становились все тише. На крыльцо поднялись два самых отмороженных зайца, четыре особо чадолюбивых белки и все еноты, уже слабо, но все еще надеющиеся на пожрать.
Самая отчаянная белка Алевтина Доремидонтовна, уважаемая мать многочисленного семейства, открыла дверь ногой и влетела в дом.
В этот момент наши друзья как раз приканчивали жаркое, а Оди, которая справилась со своей нехилой порцией даже раньше Софочки, умудрилась снова залезть по самый хвост в баночку с «Нутеллой». Тяжело вздохнув Абигайль Игнатьевна ухватилась за дергающийся хвост и привычным уже жестом с сочным «чавком» вытащила приемыша из банки. Именно в это мгновение в кухню влетела Белка.
- Они хотят сожрать его на десерт! – завопила Алевтина Доремидонтовна.
Сидящие за столом подпрыгнули, а Софочка чуть не упала в котел с горячими остатками жаркого, над которым парила в задумчивости.
Абигайль Игнатьевна, прижав чумазую Оди к сердцу, ошалело поинтересовалась:
- А не очумели ли Вы, сударыня? Кого на десерт?
- А какой десертик? – заверещала Оди.
- Уже десерт готов? – радостно заголосили ввалившиеся всей толпой еноты.
- А что, никого не едят? – почти разочарованно спросили жавшиеся к двери зайцы.
Воцарилась недоуменная тишина. Каждый из присутствующих пытался осмыслить создавшуюся ситуацию. Первым, как всегда, опомнился Поликарп Христофорович.
- Уважаемые, прошу к стлолу, Аби, извини, что распоряжаюсь в твоем доме.
Абигайль Игнатьевна только лапой махнула и крепче прижала к себе Оджечуквукаму.
- Почтеннейшие гости, рассаживайтесь и не сочтите за труд, осведомите нас, кто и кого должен съесть на десерт и почему? – вступила в разговор Кунигунда Всеславовна.
Зверушки снова загомонили хором, но Поликарп разобрал, что съесть надлежало Оди. Сильно удивившись представлениям лесных жителей о человеческих и лисьих аппетитах и кулинарных пристрастиях, он спокойно, медленно, ритмично раскачиваясь открыл лесным жителям глаза на всю катастрофичность их заблуждения. Говорил он минут 10 и почти убаюкал всех присутствующих. И все бы завершилось тихо и благостно, кабы не еноты. Самый лихой вдруг очнулся от дремы и взревел:
- А теперь - ламбада! После пожрать, естественно.
О тихом семейном ужине пришлось забыть. Оди, второпях отмытая Софочкой и Алевтиной Доремидонтовной, страшно польщенная тем, что из-за нее поднялся целый лес, скакала почти по головам присутствующих, минуя только элегантную прическу Кунигунды.
Поутру Оди обнаружила себя лежащей на сытеньком толстеньком брюшке енота, подрагивающего задней левой лапкой, измазанной вареньем. В кулачке Оди сжимала соечье перо. Позже Оди убеждала Абигайль, что сойка рассталась с пером исключительно добровольно. Сойка же еще недели три облетала Абигайлевый дом десятой дорогой, памятуя о том, с какой убедительностью Оди уговорила покатать ее вокруг люстры.
С тех пор на подоконнике чердачного окна Абигайль Игнатьевна стала находить гостинцы оставленные белками – орехи, грибы, желуди. Лиса, удочерившая белку, вместо того, чтобы ее слопать, была достойна серьезного поощрения.
После того, как последний енот был вытолкан в шею из дома лисы суровой белкой Алевтиной Доремидонтовной, просунул мордочку обратно в дверь и жизнерадостно прокричал: «Ну, до скорого! Классная была вечеринка!» и уже окончательно был спущен с лестницы новенькой шваброй, посланной Кунигундой Всеславовной, беличий попечительский совет решил расставить все точки над «i».
- Абигайль Игнатьевна, - уважительно пропели белки, - малолетняя Оджечуквукама нуждается в общении с сородичами и, главное, в здоровом образе жизни, хорошем питании.
- Здоровее некуда, - буркнула невыспавшаяся лиса.
- У Вас очень мало опыта в выращивании белок!
- Вообще никакого, - Абигайль от усталости потеряла всякую осторожность.
- Более того, мы, конечно, не видовые шовинисты, но Вы даже не грызун!
- Не грызун …
- Так вот, нам кажется методически верным передать заботу об Оди компетентным и благонадежным представителям общины белок.
Абигайль Игнатьевна занервничала. Расстаться с Оди было выше ее сил. Но интересы Оди были важнее.
- Ну, если вы считаете, что так лучше, - сдерживая слёзы сказала лиса …
Но тут в разговор вступил молчавший до сих пор Поликарп Христофорович:
- Дамы, давайте спросим у самой Оджечуквукамы. Она достаточно умна и ответственна, чтобы решать свою судьбу. Эй, чума, сигай сюда со шкафа, я тебя поймаю!
Воздух прорезала рыжая молния, приземлившись на голову Поликарпу.
- Дядя Поля я все обдумала к тетям белкам буду ходить в гости но останусь тут потому что она мама, - Оди ткнула лапкой в почти рыдающую Абигайль Игнатьевну, - Если надо, я даже в беличью школу ходить буду, - опасливо добавила она.
Абигайль Игнатьевна села на пол, слегка ушибив хвост. Алевтина Доремидонтовна набрала уже воздуху в легкие, чтобы объяснить бельчонку необоснованность такого решения, но взглянув на ошалело-счастливую морду лисы, махнула лапой, крякнула и начала выговаривать себе привилегированное право на посещение, общение, контроль за успеваемостью и здоровьем и общее методическое руководство жизнью Оди.
Деморализованная свалившимся на нее пушистым счастьем лиса дала согласие.
В этот момент, единственная сохранившая разум в общем оазисе умиления Софочка проверещала:
- Только в пределах разумного!!!!!
Поскольку высокие договаривающиеся стороны имели свое представление о пределах разумного, а уточнений не поступило, все согласились.
Воспользовавшись выговоренными привилегиями, белки уволокли Оди знакомиться с родней, клятвенно пообещав вернуть ее к обеду.
Когда за всеми, всеми белками закрылась дверь, Абигайль, Кунигунда, Софочка и Поликарп переглянулись, синхронно вздохнули и … лиса пошла в кладовку за подаренным Поликарпом многолетним брусничным самогоном. Поликарп молча разлил его по рюмкам, компания молча выпила и все вздохнули еще раз.
- Я поминальную свечу по заячьим мозгам поставлю! – рыкнула Кунигунда Всеславовна.
- Ну, за спокойствие в лесу, - Поликарп налил еще по капельке и все снова молча выпили.
- Надеюсь, что на ближайшую неделю мы свободны и можем заняться работой. – устало прошелестела Абигайль Игнатьевна.
… В этот момент в дверь поскреблись.
- Алаверды! – Енотовая лапа пропихнула в дверную щель садок полный свежеотловленных лягушек. Лягушки громко протестовали.
Из-за захлопнувшейся двери послышалось жизнерадостное: «Все намана, компаньерос!!!!! Подарочек заценили. Скоро, небось, опять позовут!» И лес временно затих.
Малотрезвая лиса стеклянным до прозрачности голосом произнесла:
- У меня синеют когти и кружится голова и … я пошла работать! – она медленно поднялась на чердак.
В сложнейшей тираде Кунигунды Всеславовны можно было расслышать гримуары, инкантоментум, фамилиар, аддикция, до фига еще работы, … Последние слова прозвучали, когда Кунигунда Всеславовна уже рассеялась в воздухе.
Оставшиеся Поликарп и Софочка переглянулись и который раз за день вздохнули.
- Долг зовет!
Поликарп Христофорович, пряча садок с лягушками под полой куртки, воровато озираясь и молясь всем известным богам, чтобы его не увидели еноты, быстро направился к ближайшему болотцу. В болотце он с размаху интродуцировал весь запас лягушек.
Софочка нетвердо стоя на крыле, по сложной траектории направилась к своему дуплу.
Маленькую летучую мышку не заметили вдохновенно сплетничающие Лигея и Кикилия.
- … Борджия, которая чуть нашего бельчонка не съела, от белок тааааак схлопотала, еле крылья унесла. Теперь у Софкиного дупла сидит, надеется вылечиться на халяву.
- Вот нахалка! Если Софка узнает, что это онааа …
- А может наоборот – поблагодарит. Кто бы ее лисе иначе бельчонка доверил? А то жила бобылкой, одна одинешенька.
Софочка шикнула на трепливых птиц, не желая выслушивать гадости о своей подруге.
- Ну, Борджия, ну, Борджия!!! И я еще тебе клюв вправила, когда ты им о пень треснулась! Ща я его тебе обратно выкручу!
Этика лесного лекаря не позволила Софочке в полной мере выполнить данное обещание, однако исполненная надежд Борджия получила полуторакилограммовую лангетку на поврежденное крыло и добротный сглаз, в результате которого вместо зловещего уханья она стала нарушать ночную тишину истошным щебетанием. Это изрядно подкосило ее репутацию. Но дало возможность Петру Сидоровичу Крестовоздвиженскому, местному орнитологу-любителю, опубликовать сенсационнейшую статью в британском независимом научном журнале.
Жизнь в лесу робко входила в свою колею, и с чердака лисьего дома мелодично раздавался перестук молотка и маловразумительное:
- А вот сейчас мы сюдааааа … Закругляяяем … Ой, опять по лапе!!!!!! И парочку кианииитиков … и ещё … вот сюда … На фига сюда-то?!!! А прикольно вышло!
Прошло несколько дней. Абигайль Игнатьевна вошла во вкус устоявшейся семейной жизни. Она делила свое время между заботой об Оди, любимой работой и друзьями. Спокойная и счастливая она вдохновенно занималась медным узорочьем. Попервоначалу ревнивая лиса норовила заниматься Оди единолично. И даже поцапалась по этому поводу с Софочкой. Только окончательно и безоговорочно утвердившись в своих правах бельчачьей матери, лиса допустила Софочку разделить заботы об Оди.
Оджечуквукама исправно посещала беличью школу, без особого труда догнав и перегнав своих сверстников, лелея в глубине души надежды на обучение более увлекательным наукам. Она металась между желаниями стать лесной колдуньей, как Софочка, или художницей, как мама Аби. Ни на секунду не забывая своей страсти к полетам. Еще не хватало, не та была белка!
Так все и шло, пока однажды ранним утром лису не разбудил деловитый стук в дверь. Представив себе оголтелых енотов, лиса вооружилась веником и распахнула дверь. На пороге громоздились менагеры по трейдингу.
- Игнатьевна, - затосковали они, - хороший день для бизнеса нонича. Ох, хороший! А мы его упускаем.
- Да что случилось-то? – Абигайль начала пугаться.
- Новую коллекцию в Милан везти надо. Гламурную! А работа еще не делана, договор не подписан, стрелки не забиты, … Как жить?!!!
От неожиданности лиса опустила-таки веник на их разгоряченные буйные головы.
- Не нравится гламурная?!!! Нет проблем! Делай антигламурную! Еще круче пойдет. Антиглобализм, однако.
Остальные менагеры зашипели, будто прозвучала неприличность.
- Конкретно, что надо делать? – Абигайль была не в духе.
- Коллекцию делать надо. Суперэкстра класса люкс!
- Коллекцию чего? Зонтов, стульев, гвоздей, фантиков, …?
- А мы не сказали разве? Модный дом Фонвизиных-Дюмовских везет свою коллекцию в Милан. Но у них абсолютно нет цацек, на девок понавешать. А сейчас в Европах медь в тренде! Ее самые Лагерфельдовые Герлены шанелят!
- Обалдеть! … От слова Абсолютно.
- Игнатьевна, не робей! Времени тебе две недели. Полно времени. А сделать-то всего-ничего: сорок штук серег, браслетов сто двадцать ручных и восемьдесят ножных, пятьдесят три колья, пятнадцать поясов и три кольца в нос! Ааааа, еще восемь брошек. Покрупнее!
- Матка боска! Это ж мне не есть, не пить, не спать надо, чтобы успеть все!
- А что ж ты стоишь? Начинай уже работать. Договор подписывай и начинай!
Пресекая желание грохнуться в обморок или представить, что ей снится кошмар, борясь с непреодолимым и легкообъяснимым стремлением удавить менагеров, лиса подписала договор, выбив из менагеров грабительский, по ее представлениям, гонорар, приятно удививший менагеров, и дополнительные четыре дня на выполнение работ.
Обернувшись в дверях, один из менагеров сообщил:
- Ааааа! Тема коллекции – «Птица Сирин завтрашнего дня»!
Стук закрывающейся двери слился со стуком падающего лисьего тела – Абигайль все-таки грохнулась в долгооткладываемый вожделенный обморок.
На следующий день весь лес ходил на цыпочках – лиса трудилась. Собственно, лес и не ложился, ибо Абигайль стучала всю ночь и весь предыдущий день. Часа в три пополудни Софочка и Оди насильно вытащили ожесточенно сопротивляющуюся лису с чердака, насильно накормили и не менее насильно уложили в кровать. Лиса брыкалась и требовала поднять ее через двадцать минут.
Призванный на помощь Поликарп Христофорович взглянул на лисий договор и взвыл:
- Аби, ведь не глупая женщина, а подписываешь черт знает что! Кто эту филькину грамоту составлял? Какого лешего ты согласилась на эти кабальные условия? Ведь ты по этому договору без малого три недели в полном рабстве! Да еще и отвечаешь за успех показа их идиотской коллекции. Может я их догоню? А?
- Почему это идиотской? – вскинулась лиса, успевшая прикипеть душой к маловнятному «Сирину завтрашнего дня» и уже затосковавшая по роскоши орнаментов, которые можно к этой теме учинить.
- Ладно, Аби, не идиотской. Но спать ты сейчас будешь!!! А этих уродов я все-таки догоню.
К тому моменту, как Абигайль увидела третий сон, Поликарп Христофорович отловил-таки рыдван менагеров в городском сквере у модельного агентства. Слова, которые при встрече осквернили эфир, могли бы безнадежно увеличить энтропию вселенной, три года не росла трава на месте тех преговоров. Модели рукоплескали.
По результатам переговоров гонорар Абигайли Игнатьевны вырос вдвое, сроки сдачи продукции выросли на две недели, а менагеры по трейдингу не только стали главными ответчиками за возможный провал коллекции, но и облагались штрафными санкциями в случае недостаточно восторженных отзывов прессы. Модели конспектировали текст.
Самого толстого и ушлого менагера Поликарп, изъяв из недр рыдвана, приволок к Абигайли Игнатьевне для внесения изменений в договор. Остальные менагеры уныло следовали за зловещим Хаммером Поликарпа на рыдване, ставшем похожим на похоронные дроги. Не осмелившись приблизиться к Абигайлевому дому, они оплошно остались ждать товарища под сенью Софочкиного дуба, не подозревая, что безобидный мелкий зверек сильно подорвал им деловую репутацию, нехитрыми средствами бытовой магии вынудив отныне соблюдать условия договоров.
Обретенный Абигайлью договороспособный индивидуум внес в документ все потребные изменения, нервно подергивая веком. Перед тем как отпустить страдальца, Поликарп Христофорович оптимистично пообещал лисе:
- А если что не так пойдет, то мы этого прохвоста пустим тебе на воротник, Абичка!
Глаз лисы полыхнул диковатым изумрудным огнем.
Именно в эту минуту Оди вернулась из беличьей школы. Будучи девочкой смышленой и услышав окончание фразы Поликарпа, она решила вступиться за честь семьи:
- маме Аби срочно нужен новый воротник! – и Оди продемонстрировала новую технику полета «от Алевтины Доремидонтовны». В результате менагер был коронован абажуром с фестончиками, который лиса с детства терпеть не могла и мечтала от него избавиться.
В последствии менагер очень хотел пожаловаться на самоуправство лесных жителей, но представив фразу: «И тут явилась белочка …», и необходимость рассказать про абажур, снимать который пришлось в травмпункте с диагнозом «голова в инородном теле», предпочел загадочное молчание.
Внесенные в договор изменения позволили лисе продолжить работу над перспективной коллекцией, пусть напряженно и вдохновенно, но в менее убийственном режиме. У нее даже находилось время каждый вечер проверить у Оди домашнее задание и пообщаться с друзьями.
Оди безумно гордилась мамой Аби и начала, наблюдая за ней, осваивать азы ювелирного дизайна.
А в это время Кунигунда Всеславовна готовилась к одному из праздников «Колеса года», который ей предстояло встретить на холме, поросшим папоротником, в самой глубине леса.
Примерно неделю назад Кунигунда Всеславовна получила письмо от ковена молодых поклонниц ведовства с приглашением поучаствовать в торжествах, посвященных летнему Солтыцию. Кунигунда Всеславовна порадовалась старинному написанию древнего празднества, но продолжение письма ее несколько озадачило. Милые интеллигентные барышни со всей вежливостью и уважением (попробовали бы иначе!) осведомили ее о существующем дресс-коде: островерхая черная шляпка с вуалеткой и булавкой в виде летучей мыши, запутавшейся в паутине, облегающее черное платье с декольте и шлейфом или что-нибудь вдохновенно фольклорное с рукавами-фонариками, вязаной шалью и непременно бусами. Такого великолепия Кунигунда Всеславовна позволить себе просто не могла, даже в пору своей весьма легкомысленной ранней юности. Приложенная к письму программа увеселений включала в себя поедание печенек с корицей под какао, общение с кошечками, диспут на тему «Положение женщины в обществе» и научный доклад о борьбе с современной инквизицией. Ну, и, разумеется, бретонские танцы с вознесением молений Богине.
- О, боги превсякие, - воскликнула Кунигунда Всеславовна. - Славные ведь девочки, вежливые, хорошенькие. Но в головках у них сплошной компост и котики.
В ответном письме Кунигунда со всей доступной ей деликатностью отказалась от великой чести вкушать печеньки с какао. Ссылаться на молитвы под котиков ей показалось безжалостным, поэтому она нашла хорошо себя зарекомендовавшую формулировку «семейное дело» и благословила графа де Ля Фер.
Кунигунда Всеславовна была ведьмой старой школы. Ее прабабку первый раз сожгли в восточной Силезии в середине 15 века. Второе сожжение было особой гордостью фройлен Магдалены, ибо ей довелось открыть огненную феерию славного города Брюгге в 1571 году. Третье сожжение было довольно проходным, оно произошло в 17 столетии в Лувене. Поездка фройлен Магдалены в Новый Свет была ознаменована костром в Салеме. К середине 18 века фройлен Магдалена преодолела свою страсть к огненным представлениям и осела в спокойнейшем Зальцкаммергуте, где по старой семейной традиции обзавелась дочерью. Фройлен Каролина была барышней тихой, книжной. Славную колдовскую династию она поддержала, окончив университет в Саламанке по кафедре малификации. Начавшаяся было блистательная карьера, прервалась молниеносным знакомством с лифляндским бароном фон Раубриттером. В результате знакомства фройлен Каролина, сама того не заметив, стала фрау фон Раубриттер и дня через три обнаружила себя на пути в Лифляндию. Пробиваясь через бурлящую Францию, Каролина получила стойкое отвращение к в общем-то неплохим словам Свобода, Равенство и Братство и редкое уважение к напористости и бесстрашию своего супруга.
Визит Каролины в Зальцкаммергут был стремителен и великолепен. Фройлен Магдалена была ошарашена необычным для их семьи фактом замужества дочери и выразила неодобрение парой обвалов в горах. Примирение семейства ознаменовалось дождем из маргариток и колоссальной пьянкой на весь Зальцкаммергут, с размахом организованной жизнелюбивым бароном. По завершении народных гуляний молодые продолжили свой путь.
Вернувшись в родной дом – мызу под Ригой, барон затосковал. Тишина и покой замшелой Лифляндии показались барону, привыкшему к вечной дороге и нескончаемым приключениям, невыносимыми. Супругами было решено перебираться в Санкт-Петербург, признанный бароном перспективным. Но им пришлось задержаться. Каролина ожидала ребенка. Забота о жене заставила барона слегка отложить осуществление своих планов. После рождения дочери Шарлотты барон готов был порубить в мелкую капусту любого, кто осмелился бы намекнуть на то, что первым должен был родиться наследник майората.
Шарлотта так и осталась любимицей отца, который выполнял малейшие прихоти дочки.
Переехав почти сразу после рождения Шарлотты в Санкт-Петербург, Раубриттеры обосновались в доме на набережной Фонтанки, и отец семейства получил службу при государе императоре. Служба государева была доходна, увлекательна, и позволила барону проявить как лучшие, так и худшие стороны своей авантюристичной натуры. И был бы он абсолютно счастлив, кабы оставалось у него побольше времени на радости в кругу семьи. Обнять своих обожаемых женщин ему удавалось не часто. Однако из всех своих путешествий он привозил жене и дочери в подарок книги и новости, весьма отличные от обычных светских сплетен, и частенько доставлял интересные посылки из Зальцкаммергута и обратно. Поэтому Шарлотта Францевна с раннего детства имела вполне верное представление о своей любимой бабушке.
А женщины семьи фон Раубриттер, тем временем, занимались деятельностью предосудительнейшей: малефицировали исподтишка, предавались мантике, годеции и прочим темным наукам и искусствам, в коих совершенствовалась фрау Каролина в Саламанке, не чурались они и лесного ремесла, переданного дочери фройлен Магдаленой. Однако эта сторона жизни дам фон Раубриттер соседями и светскими знакомыми осталась незамеченной. Их считали весьма приятными, набожными и приличными дамами. Юную Шарлотту нарасхват приглашали на детские балы и журфиксы, а баронесса фон Раубриттер украшала своей величественной красотой и гордой осанкой балы, рауты и собрания дам-благотворительниц.
После того, как при Ватерлоо закатилась звезда горделивого корсиканца и в Санкт-Петербург возвратились молодые и блестящие герои великой войны, затянувшаяся незамужняя жизнь Шарлотты стала для барона ощутимой головной болью. Принуждать дочь к браку он не хотел, а выпроваживать весьма достойных молодых людей, просящих ее руки, не хотел еще более. Чтобы заткнуть сплетников, позволивших себе остроты на счет странной Шарлоттиной переборчивости, барон предложил самый радикальный метод, Шарлотта, влюбленная в Петербург, поддержала отца, но Каролине удалось настоять на отъезде семьи. Было объявлено об отъезде в Лифляндию к жениху Шарлотты, с коим она была помолвлена в детстве. После пары месяцев в Лифляндии барон предложил весьма экстравагантный, но прельстительный маршрут семейного побега. Развив бурную деятельность, барон убедил государя императора, что никто кроме него, Франца Теодора Вольфганга фон Раубриттера, не сможет достойно представить интересы империи в далекой, но безусловно перспективной Мексике.
Дом фон Раубриттеров на Фонтанке сначала был заперт, а после сдан в аренду, деньги за которую, так же как и доходы от поместья в Лифляндии, переводились в Вера-Крус.
Барон пришелся ко двору в жаркой заморской стране и выполнял свою миссию не без успеха и лихости. Его жена и дочь, возраст которой не афишировался, не только посещали все светские мероприятия, но и постигали отличное от магии Старого Света колдовство креолов, индейцев и черных рабов с сахарных плантаций.
Несмотря на все усилия Каролины Карловны и Шарлотты, годы взяли свое и в апреле 1854 года Франц Теодор Вольфганг фон Раубриттер скончался. Каролина и Шарлотта сильно горевали о нем. Они могли остаться в Мексике, могли вернуться в Санкт-Петербург, но их ждал весь мир. То вместе, то порознь они посещали самые удивительные уголки Земли.
Каролина первая утомилась от впечатлений. Ей захотелось систематизировать полученные за время жизни в Новом Свете и в путешествиях знания. Она вернулась в любимый ею Санкт-Петербург, в свой дом, напоминавший ей о семейном счастье. И занялась теорией. Чтобы не вызывать удивления несоответствием возраста и внешности, она сказалась собственной внучкой, овдовевшей в дальних краях. Обман ее угнетал, но стариться ради общественного мнения ей совершенно не хотелось.
Шарлоттина страсть к перемене мест оказалась сильнее. Ее увлекали не только магические знания, но и сама жизнь экзотических краев. Она посетила Тибет и Гималаи и то, что удалось ей там узнать, позволило впоследствии с усмешкой читать модные и сенсационные заметки Мари Ноэль, да и самого Рериха. В Центральной Африке она продвинулась дальше господина Ливингстона. В дебрях экваториальной Африки ей удалось найти и изучить истоки вуду, а в Магрибе она собрала и записала разрозненные магические песни звездопоклонников туарегов. Дружба, которая связала ее на островах Полинезии с Робертом Льисом Стивенсоном, была основана на их обоюдном интересе к полинезийским сказкам и легендам. Во время восстания ихэтуаней в Китае Шарлотте удалось спасти жизнь даоса, занятого созданием киноварной пилюли бессмертия. В благодарность он рассказал ей много интересного и познакомил со своими учителями. В удушливо влажной сельве Гватемалы ей удалось проникнуть в древние заброшенные города загадочных предшественников майя… Шарлотта и дальше продолжала бы свои путешествия, но в начале 20 века в России стало намного интереснее, чем где бы то ни было еще. И она вернулась.
Политика интересовала дам Раубриттер минимально. Первую мировую мать с дочерью встретили в Санкт-Петербурге. Подобно прочим дамам своего круга они работали в госпитале. Но просто скатывать бинты и жалостливо всплескивать руками они не могли, да и не хотели. А потому все свои знания и таланты они направили на реальную помощь раненым. Сначала к ним из-за немецкой фамилии относились настороженно. А потом пошли слухи, что достаточно милосердным сестричкам Каролине и Шарлотте хоть за руку подержать раненого, как тот шел на поправку, бывало, и гангрена отступала. Врачи стали им поручать уход за самыми тяжелыми ранеными, удивленно разводя руками: «Колдовство какое-то!»
Революция обеих озадачила, но поскольку она освобождала их от необходимости быть «хорошими прихожанками», отнеслись они к ней философски. Для того, чтобы обезопасить себя и своих друзей в смуте гражданской войны, Каролина и Шарлотта уже совершенно беззастенчиво пользовались колдовством. Об их «баронстве» уже никто не помнил, поэтому никаких гонений они не испытали, только пережили «уплотнение» своего дома. В 30-е годы обе получили официальное медицинское образование.
В Великую Отечественную Каролина осталась работать в госпитале блокадного Ленинграда, а Шарлотта с полевым госпиталем добралась до Германии.
После Победы, на пути домой Шарлотта, заколдовав и заворожив половину комсостава Армии, заехала в Зальцкаммергут. И как раз вовремя. Появись она чуть раньше, и встреча с бабушкой Магдаленой не состоялась бы, поскольку та просто не успела бы вернуться с Северного моря. Когда начались Северные конвои из Британии в Мурманск, давняя знакомая Магдалены, ведьма из Корнуолла, попросила ее помочь кораблям с погодой. И Магдалена носилась птицей над Северным морем, стараясь защищать суда от штормов, а бывало и от огня противника. А если сохранить корабль не удавалось, то хотя бы спасти жизни моряков. В это время Магдалена серьезно обидела с десяток немецких ведьм, подчинившихся Аненэрбе. Впоследствии ей неоднократно говорили, что следует попросить прощение за свою несдержанность. Но призыв духов мертвых никогда не был сильной стороной деятельности Магдалены.
Представительницы крайних поколений ведьмовской династии радостно встретились. Шарлотта без труда уговорила «старушку» поехать с ней в Россию. По дороге «бабушка» ухитрилась завести головокружительный роман с молодым генералом, легкий флирт с парой полковников и тонкие, невыносимо нежные отношения с военным журналистом.
«Черт, хорошо-то как! А то я уже начала опасаться, что потеряла с годами хватку» - призналась она восхищенной внучке. Встретившись с дочерью, она таких легкомысленных и откровенных высказываний себе уже не позволяла. Каролина всегда была дамой серьезной. Магдалена не хотела огорчать дочь.
Воссоединившиеся ведьмы были счастливы. Но старый дом с трудом выдерживал такой сгусток магической энергии. Дабы не проснуться однажды на развалинах, ими было решено разъехаться.
Магдалена обосновалась в Выборге. Ленинград ей понравился, но жить она всегда предпочитала в небольших городах с узкими улицами и прошлым, уходящим вглубь веков. Выборг ее покорил, да и с обитателями окрестных лесов, скал и заливов она сдружилась. Правда, на вопрос «Почему Выборг?» обычно отвечала: «Очень в нем приятная рыночная площадь. И хвороста в лесу хватает… Может, я еще вернусь к любимому развлечению своей юности… А что? И городу хороший, яркий костер пойдет на пользу, а то эти дурни, которым зачем-то дали над ним власть, так и норовят погасить его огонь».
Каролина осталась в своем доме на Фонтанке. Уговорами и колдовством она убедила власти сделать в доме капитальный ремонт на радость соседям и к зависти обитателей окрестных домов, которые предположили, что в этом доме на Фонтанке наверняка скрывался от Бенкендорфа Емельян Пугачев. Каролина была потрясена силой и мощью воображения сограждан и перечить им не стала.
Шарлотта меняла квартиры и районы, пока, наконец, не остановилась на юге города. Место, производящее впечатление предельно обыкновенного, было пронизано сложнейшими магическими потоками. В начале 80-х она решила продолжить династию. Мужчинам Шарлотта нравилась, но выбрать среди многочисленных поклонников отца для будущей ведьмы не получалось, пока любовь к научным путешествиям не затащила ее к сейдам на Кольский полуостров. Среди древних колдовских камней она встретила очень странного человека. Он был одет как саамский нойд, но совершенно не похож на саама. Шарлотта с удивлением увидела сонмище духов, разговаривающих с ним. Он так и не понял, была ли на самом деле солнечная дева, или она ему привиделась. Немного позже Шарлотта узнала, что человек, встреченный ею, бывший этнограф, Всеслав Игоревич, во время экспедиции услышавший шаманский зов и нашедший в себе силы ему последовать.
Шарлотта уехала домой. В положенный срок на свет появилась Кунигунда. К своим 10 годам девочка, опекаемая тремя колдуньями, знала и умела столько, сколько обычная ведьма знает годам к тремстам. Она блестяще окончила школу и, по настоянию бабушки, медицинский институт. Кунигунда, разбуженная ночью, могла без запинки перечислить 476 имен духов-повелителей стихий, с закрытыми глазами изобразить магический круг, со всеми положенными символами и надписями, на слух отличить шелест клевера от шелеста медуницы и перенаправить потоки энергии для исцеления тяжелых травм. Она уже готовилась к поступлению в Саламанский университет, но вдруг в ее жизни случился разговор с прабабушкой, изменивший все ее планы. Невинная фраза Кунигунды: «я, как все молодые ведьмы …», вызвала скептическое хмыканье Магдалены: «Девочка, ты неплохая колдунья, чародейка, магичка, называй это как хочешь, но до ведьмы тебе еще далековато. Ты умеешь пользоваться магией, умеешь заставлять мир плясать под твою дудку, но настоящая ведьма, она сама – часть магии. Она никого не заставляет. Она просто делает так, как должно быть. Ей не нужны волшебный кубок, магический круг и ритуальный кинжал, достаточно треснутой чашки, закоряки на земле и кухонного ножа. А духов она не титулует, а обращается к ним по домашним прозвищам. И приглашает к себе на чашку чая». Магдалена мечтательно закатила глаза: «Какую пьянку мы однажды устроили с Прехтой, Вотаном и Кернуном! Аж холмы плясали».
Кунигунда задумалась.
- Где этому учат?
- Нигде и везде. По мне, так для качественного взращивания породистой ведьмы нет ничего лучше котла над очагом и ручья в нескольких милях от дома, прополки моркови и обломанной о хребет материной метлы. Злонамеренная коза тоже украшает образовательный процесс. Очень неплохо пару раз удирать через дремучие леса от жаждущей твоей крови толпы. Или стоять на пороге своего дома с топором, зная что те, кто за спиной, не могут защитить себя сами. Но такого я тебе не пожелаю! Хотя … Мда, были же не скучные времена! А проще – надо без памяти любить этот мир. Слууушай, а попробуй-ка, если ты действительно хочешь научиться настоящему лесному ремеслу, пожить не в городе. Твои мать и бабушка умелые и сильные колдуньи, но если ты хочешь быть ведьмой, ты должна протоптать свою тропинку, а не идти по чужой дороге. Но, девочка, для этого совершенно не обязательно залезать на дерево в экваториальной Африке. Местные буреломы вполне годятся. 50 миль по бездорожью не хуже 5000 на самолете.
Кунигунда довольно быстро нашла подходящее место. До цивилизации было рукой подать, но сама цивилизация не торопилась навестить эти места. Она купила кусок земли в лесу, построила дом и поселилась в нем.
Круг ее общения изменился. В нем появились крестьяне, лесники и оголтелые туристы. К ней сначала отнеслись настороженно, а потом стали считать ее странноватой, но не плохой девицей. Особо ее полюбили фельдшеры из местной лечебницы, так как с ее появлением вызовов в маленькие полузаброшенные деревушки стало намного меньше. В обмен на врачевание Кунигунда получила от деревенских старушек множество сельскохозяйственных и кулинарных советов и рассказов о давних временах.
Поняв, что классической отшельницы из нее не получается, Кунигунда решила дополнить образ общением с лесной живностью. Лесная живность охотно пошла на контакт, особенно еноты. И Кунигунда стала главным покупателем пряников и печенья в округе.
Софочке новая обитательница леса поначалу показалась крайне подозрительной. Она слишком хорошо помнила злых трансильванских колдуний, подчинявших себе диких зверей. В свое время именно от такой колдуньи Софочка вынуждена была бежать на далекий Север. Сама же Кунигунда никак не могла поверить в разум и магический талант некрупного лесного зверька, пока однажды на пороге кунигундиного дома не появилась лиса с молотком.
- Что, колдовать сюда приперлась? Не на таких напала! – Над головой лисы порхала обеспокоенная летучая мышь.
Кунигунда опешила. Она была готова к любым катаклизмам, но получить в лоб молотком от лисы, показалось ей несколько избыточным. На всякий случай молодая ведьма решила поставить защитное заклинание. Но оно позорно треснуло, как ей показалось от движения крыла летучей мыши.
- И нечего у нас тут всех привораживать! Мы у себя тут новоявленную Эржбету Батори не потерпим.
- Какое «Батори»? Я – Раубриттер, Кунигунда … Всеславовна …
- Мммда? Сделаю вид, что поверила.
- Может быть чаю. С печеньем. Если его еноты не сожрали. Я их без присмотра оставила.
Из-за спины Кунигунды высунулась довольная, усыпанная крошками енотская морда.
- О, Игнатьна, это ты шумишь? Намана, Игнатьна, печеньки мы все приговорили, а пряников еще есть малехо.
- Проглоты! – Выдохнула Кунигунда Всеславовна. – Там же два кило было. Вам же плохо будет!
- Обижают? – Сочувственно поинтересовалась лиса. – Им потачки лучше не давать. Софи, планируй сюда. Если она енотов не тронула, остальных точно не обидит.
Лиса переложила молоток в левую лапу. Правую протянула Кунигунде.
- О`Лири, хендмейдер, работы по металлу. Принимаю заказы.
- Софи, маг-ветеринар среднего звена. Принимаю заказы.
- Кунигунда, ведьма. Принимаю заказы.
- Намана, Игнатьна, скажи, чтобы она какао сварила.
Ответом было трехголосое «брысь»!
Так началась большая дружба.
А через несколько лет Лигея заполошенно притащила тревожную весть – какой-то миллионщик скупил безнадежно пустующее неудобье и собрался разводить там жутко передовое сельское хозяйство. Абигайль Игнатьевна, обычно спокойно относившаяся к общелесным истерикам, была охвачена паникой.
- Курей разведет. Наверняка курей. Гад! За мной местные-то все время по лесу с кочергой гоняются, как будто у меня есть время по их курятникам шастать. Я женщина работающая! Состоятельная! На рынке купить могу! Я ему покажу на меня охотиться из-за его поганых курей! Засужу! … Или укушу …
Кунигунда Всеславовна вызвалась переговорить с новым собственником земли, ибо из всех лесных жителей единственная была человеком. И надеялась, что к ее словам прислушаются. «В крайнем случае колдану» - подумала она. Миллионщиком оказался Поликарп Христофорович.
Кунигунда обставила свой визит максимально эффектным способом. Даже ко всему привычная уже лиса помянула Святого Патрика и Матерь божию Ченстоховскую, обнаружив свою подругу в струящихся жемчужно-розовых шелках, белоснежном шелковом же палантине и здоровенных резиновых сапогах. Выяснилось, что под сапогами скрывались белоснежные замшевые лодочки.
Насладившись потрясением Абигайли Игнатьевны, ведьма победоносно подоткнула юбки и в сопровождении крылатой и хвостатой группы поддержки направилась знакомиться с новым соседом. На подступах к «логову врага» компания остановилась и группа поддержки, зажав кулачки, засела в кустах.
- Аби, доверяю тебе самое ценное!
Кунигунда Всеславовна выпрыгнула из сапог и с выражением лица кошки, переплывающей селевой поток, направилась к строительной площадке, бубня под нос очень полезное заклинание, охраняющее туфли от грязи. Заклинание было старым, добротным, но требовало постоянного подновления.
Поликарп Христофорович, пытающийся находиться и плодотворно действовать в пяти, а то и шести точках строительства одновременно, был несколько озадачен внезапным столбняком строительных рабочих. Повернувшись к эпицентру столбняка, он понял, что в работе надо делать перерывы и вообще, спать не меньше трех часов в сутки. Ничем иным кроме злокозненного переутомления невозможно было объяснить внезапное эфирное бело-розовое видение на возводимом фундаменте грядущего расцвета сельского хозяйства региона.
Видение царственно протянуло руку для поцелуя. Поликарп Христофорович, обтерев руки о штаны, заворожено принял пожалованную ему длань и поцеловал ее.
- Вот галлюцинациям еще руки не целовал. – мрачно буркнул он.
- Не умничайте, любезный. А пригласите-ка Вашего повелителя. – От застенчивости Кунигунда обычно начинала выражаться высокопарно.
- Кого?! – Поликарп завис. Говорящая галлюцинация нравилась ему меньше, чем молчаливая.
- Ну, должен же здесь быть какой-то хозяин? Или он в отъезде?
- Да не. Он как раз в приезде. Это, собственно, я.
- Ой … Представитель лесной общественности Кунигунда Всеславовна Раубриттер. – и машинально добавила – Ведьма, принимаю заказы.
Поликарп Христофорович окончательно освоившись в роли матерого галлюцинатора тоже представился сомнамбулическим голосом:
- Поликарп Христофорович Сфорца. Бывший солдат, будущий фермер, принимаю заказы.
Фраза показалась ему дурацкой, но черт его знает, какие правила у этих галлюцинаций, лучше представиться по форме.
- Вы, синьор, курей, тьфу, кур разводить собираетесь? – Кунигунда решила брать быка за рога. Лес лесом, но интересы ближайшей подруги, прежде всего.
- Собираюсь, наверное. Они вкусные.
- Так вот. Разводите кого хотите, но не смейте бегать с кочергой за Абигайлью Игнатьевной!
Поликарп в изнеможении опустился на кучу кирпичей.
- Ага! Именно по лесу… именно за Абигайлью Игнатьевной … и непременно с кочергой … И с курями наперевес.
Кунигунда поняла, что несколько переборщила. Прежде чем рассказывать о лисьем статусе Абигайли Игнатьевны и прочих лесных проблемах, следовало вернуть пациента к реальности. Кунигунда коротко извинилась и отвесила Поликарпу звонкую пощечину.
- Получше? Или Вас еще стукнуть?
- Ну … Галлюцинацией я Вас считать перестал, но про кочергу все равно не понятно. Тут оплеухой не обойдешься.
Именно в этот момент из-за куста высунулись носы. Вслед за носами появились и их обладатели. Конечно же, это были еноты.
- Всеславна, ну, ты дала! Ну, круто! Ты ведь с нами драться не будешь?
- Если не угомонитесь – буду. Или перестану лечить ваши обожравшиеся животы.
- Да ланна! Уж и обожравшиеся! Мы ж почти и не едим ничего.
Кунигунда, отвлекшаяся было от Поликарпа, повернулась к нему и поняла, что тот снова уплывает в сторону безумия.
- Они разговаривают? Или все-таки галлюцинации начали драться?
- Синьор! Все в порядке. Это еноты. Они обжоры и нахалы. И они разговаривают. Лучше бы молчали.
- Алле! Чо это лучше?
- Помолчите, иначе не получите печенек.
- Все, все, все. Молчим как рыба об лёд… А какие печеньки-то?
- Поликарп Христофорович, предлагаю проследовать ко мне, дабы положить конец непонятностям. У меня есть замечательные чаи. И, по-моему, должно было остаться печенье, если в мое отсутствие не заходили еноты.
Поликарп, который любую движуху предпочитал безделью, согласился и они отправились в дом Кунигунды.
Лиса вместе с сапогами встретила их гораздо ближе к стройке, чем ее оставила Кунигунда. Встопорщенный хвост выражал ее крайнюю решимость.
- Сударыня, буде Вы возжелаете попятить курей из моего будущего курятника, препятствий Вам не будет. Если Вам будет угодно просто пофлибустьерствовать на птичнике – милости просим. Если просто любите птицу, в кулинарном смысле, Вы получите наиболее соответствующую вашим вкусам. И никаких кочерег. – твердо завершил Поликарп.
Несколько ошарашенная лиса поняла, что Кунигунда пропала.
Во время церемониального чаепития, несмотря на необоснованные надежды енотов перетянуть одеяло на себя, Поликарп был представлен Софочке и получил справочную, но емкую информацию о положении дел в лесу.
В первый год великой стройки и хозяйственного прорыва Поликарп Христофорович по гостям не ходил, твердо и безнадежно убежденный, что только клятва Гиппократа могла подвигнуть Кунигунду Всеславовну общаться с ним более трех минут к ряду после той феерии идиотизма, которой он ее угостил при первой встрече. Лесные дамы, не догадываясь о душевных терзаниях нового соседа, порой забегали к нему, то с советом, то с мелкой помощью, то с какой-нибудь снедью, справедливо уверенные, что едой он лишний раз не озадачивается.
После помпезного открытия курятника, на котором Абигайль Игнатьевна выступила в роли крестной матери нового предприятия, под аплодисменты, разбив о стену бутылку шампанского, лиса окончательно убедилась, что Поликарп Христофорович – человек не полностью пропащий, хотя и фермер. Рекламная кампания продукции Поликарпова курятника проходила под гордым слоганом «Самые пушистые лисы рекомендуют».
Некоторые успехи позволили Поликарпу надеяться, что острота идиотизма их первого знакомства для Кунигунды Всеславовны несколько притупится, и она будет считать его не просто дебилом, а дебилом хотя бы трудолюбивым.
Тем временем, Кунигунда Всеславовна втихаря, таясь даже от лисы, пускала в ход благотворную сельскохозяйственную магию, кою прежде считала довольно презренной и недостойной.
Новые добровольно и с радостью принятые на себя обязательства, новые друзья, возможно, единственные ее настоящие друзья, новый образ жизни, совершенно отличный от прежнего, отвлекли Кунигунду от выбранных ею путей достижения целей.
Отмечать праздники колеса года в одиночестве казалось ей неестественным и нарочитым. Поэтому каждый праздник она отправлялась к бабушке, в дом на Фонтанке, где собирался весь ведьминский клан. На последнем Бельтайне Магдалена откровенно спросила ее: «Трусишь?» Кунигунда также откровенно ответила: «Да».
Молодая ведьма дала себе слово непременно провести Солтыций наедине с собой и непременно в лесу. Продолжать бояться было просто стыдно.
Предупредив своих друзей, что в ближайшие дни попытка общения с нею может привести к непредсказуемому результату, она приводила в должный порядок мысли и чувства, вспоминала песнопения и заклятия, подбирала травы, свечи, благовония, готовила платье, с трепетом достала серповидный нож из темной бронзы ... Она была полна забот и отчаянно боялась что-нибудь перепутать. Но более всего она боялась, что Лес ее не примет.
Она решила провести ритуал между закатом и восходом, в тот краткий час, который оставляет северная природа летней ночи.
Ночью Кунигунде категорически не спалось. Она прокручивала в голове, что и как нужно сделать и, главное, какие несказанные беды произойдут, если она все перепутает. Заснула она уже засветло, но часа через три вскочила, твердо убежденная, что проспала все на свете и сейчас уже завтра. С последних экзаменов не случалось с ней подобного. Чтобы хоть немножко успокоиться она решила по возможности спокойно выпить кофе и выкурить сигаретку, другую.
- Спокойствие! Только спокойствие. – Уговаривала она себя. Волшебное заклинание прославленной шведской ведьмы помогло. Но супротив рефлексов не попрешь. Ей страшно захотелось плюшек с вареньем. – Почувствуй себя Карлсоном, холера!
Кунигунда, как сомнамбула, вскарабкалась на табурет, чтобы добыть из недр шкафа банку отныканного на случай внезапных невзгод и печалей малинового варенья. Протянув руку к вожделенной банке она вдруг спрыгнула с табурета и, не вынимая сигареты из угла рта, целенаправленно зашагала в лес. Все ускоряя и ускоряя шаги, она, наконец, перешла на стремительный бег. Выбирать дорогу ей было попросту некогда. Она неслась через кустарники, заросли малины, перепрыгивала через упавшие деревья, не обращая внимания ни на цепляющиеся за одежду ветки и колючки, ни на падения. Обнаружив, что потеряла тапок, сняла второй и неслась дальше, зачем-то крепко прижав его к груди. Остановилась она у подножья холма, который жившие в окрестностях люди уважительно называли горой, а лесные обитатели Тот Самый Холм.
Он поднимался перед ней, безлесый, густо заросший папоротником, полный густой прохладной зелени у подножья и золотисто-кружевной у вершины. Папоротники колыхались, играя тенями. У основания холма, перекатывая камушки, подпрыгивал ручеек. По изначальному плану из этого ручейка надлежало «наполнить сверкающий фиал». Фиала не было, был только тапок. «Наполнять» тапок было недостаточно академично. Кроме того, после скачек по лесу страшно хотелось пить. Кунигунда рухнула на коленки и начала жадно глотать холодную воду прямо из ручья. «Запалившихся лошадей нельзя поить холодным. Повываживать сначала надо, повываживать, - пронеслось у нее в голове, - Какая водичка вкусная. Вот так наглотаешься, застудишь чего-нибудь внутри и прости-прощай, родимая сторонка!» Она с трудом оторвалась от ручья, с удовольствием прошлепала по нему, вздымая брызги. И порысила на холм по чуть различимой стежке между папоротниками. На вершине холма она почувствовала, что бежать больше никуда не надо. Ветер, шевеливший вайи папоротников, внезапно стал колким, искристым и разноцветным, и закружился вокруг, вовлекая ее в странный танец. Солнечные лучи проходили сквозь ветер или отражались от него, разбрасывая мириады солнечных зайчиков. Кунигунда вдохнула ветер и внезапно почувствовала себя одновременно собой, ветром, папоротниками, солнечным светом и даже линией горизонта. Быть всем, почти то же самое, что быть ничем. Логика требовала испугаться, но Кунигунде было весело и щекотно. Цветная круговерть прекратилась, и она осталась на вершине холма, сожалея, что не является более линией горизонта и сжимая в объятиях многострадальный тапок.
- Ну? И что?
- Ну, и все. – За спиной Кунигунды раздался ехиднейший девичий голосок и сдавленное хихиканье.
Кунигунда резко обернулась. На тропинке стояли молодые девушки, почти девочки, голенастые, смешливые, настолько обычные, что сама эта обычность казалась маскарадным костюмом.
продолжение следует.
